«Лазаре, гряди вон!» (Ин. 11; 43) – слышим мы за богослужением властный призыв Спасителя… Власть призывающей любви Божией, любви долготерпящей и милосердствующей, любви покрывающей, верящей, надеющейся и терпящей, переносящей все, и, что важно, никогда не прекращающейся (1 Кор. 13; 4 – 8).

Этот призыв, обращенный когда-то во времени к Лазарю из Вифании, Господь сверх времени обращает к каждому из нас, к каждому Своему брату и сестре в Адаме, чтобы мы стали Его братьями в Отце Небесном. Слова, обращенные к Лазарю, умершему физически, Он адресует нам, умершим духовно. Господь как-то сказал, что «не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мк. 1; 32), и, что Он пришел не для праведников, а для грешников (Мк. 2; 17). Позволю добавить, что не только больным врач нужен, но и умершим тоже (разумеется, не патологоанатом, а реаниматолог), и хоть пришел Он для всех грешников, но во благо это лишь тем из них, кто таковыми себя признают, исповедуют – исповедуют пред Ним себя грешниками не одними словами, сплетая из них кружева лицемерия поверх заплесневелой совести, но самой жизнью, своим отношением к Богу, себе и ближнему – исповедуют мыслями, чувствами, делами, соответствующими признанию себя грешными (а то на словах «яхужевсех-яхужевсех-яхужевсех…», и при этом подозрительность, презумпция неприязни какая-то; откуда, если ты в своих глазах и в самом деле «хуже всех»?).

Лазарь был мертв.

Не в коме, не в состоянии клинической смерти – он был мертв «по-настоящему». Подгнивал уже так достаточно явно для всех. Именно тогда и приходит Господь. Почему не пришел раньше, чтобы исцелить, но воскресил уже умершего? Мы знаем, что это было ради людей, чтобы прежде Своих крестных страданий и смерти, уверить их и в Своем грядущем Воскресении, и пока еще далеком, но от этого не менее значимом, нашем всеобщем воскресении. Но, может, не только?

Неделя эта посвящена прп. Марии Египетской. Напомню, что седмица начинается воскресным днем, Днем Господним, днем священного досуга, днем, вырывающим человека из трясины обыденности, днем,  посвященным вечности – это импульс, на котором она проживается. Суббота – завершающий день в канун нового воскресного дня. И так от воскресенья к воскресенью каждая неделя, от Воскресения Господня – к всеобщему Воскресению мертвых и жизни будущего века – вся земная жизнь.

Это по-своему символично, что начинается седмица памятью о той, которая своей жизнью явила торжество всепобеждающей любви Божией, воскресившей ее – ту, чья душа не то, что смердела, не то, что тронута была тлением, а распадалась уже, разваливалась, растекалась гноем, а завершается седмица памятью о воскресении Лазаря, предваряющем Воскресение Спасителя – воскресение телесное для жизни земной друга Христа, Которого завтра будут встречать в Иерусалиме как грядущего Мессию, а спустя несколько дней, разочаровавшись, осмеют, оплюют, изобьют и распнут, будучи оскорблены в своих религиозных чувствах Его видом – пародией на всенародные чаяния: червленая хламида и терновый венец на избитом, униженном (по «людским» понятиям) человеке, и… «нет в Нем ни вида, ни величия… презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни» (Ис. 53; 2 – 3).

Люди не помнили этих слов Пророка, они смотрели на своего Мессию не сквозь пророчества, а сквозь искаженные представления о герое-освободителе, сформированные не одним поколением учителей – творцов «предания человеческого». А в этой призме, выведенный Пилатом к народу Иисус, в самом деле, выглядел как пошлая пародия на самый возвышенный символ национального самосознания, как воплощенное издевательство над всем, что свято! И недавнее ликование в надежде на скорое «восстановление царства Израилю» сменяется не менее жарким негодованием, ненавистью и яростью.

Но это будет потом, а пока Иисус одновременно радует и ужасает людей тем, что вызывает из могилы Своего друга, и тот выходит, какой есть – смердящий, обвитый погребальными пеленами, вероятно, прилипшими к нему…

Образ Лазаря, исходящего из гроба (погребальной пещеры), символичен. Причем символичен он в связи с символичностью образа прп. Марии, которую также Господь воззвал словно уже смердящий труп из могилы. Вдумаемся: до какого состояния душевного распада и духовного отупения надо было дойти, чтобы, встретив толпу паломников, собирающихся на поклонение Кресту Господню, даже не запнуться, решив присоединиться к ним исключительно ради возможности «оторваться по полной»? Причем никакого желания надругаться над святыней, никакого показного цинизма – это могло бы хоть как-то свидетельствовать о внутренней борьбе, о сопротивлении чего-то еще не убитого окончательно в глубине души… Ничего подобного. Ей в голову даже не приходит, что сама мысль отправиться в паломническую поездку ради греха – кощунство. Этой женщине все просто па-рал-лель-но! – Труп. Смердящий. Ей в голову не приходит, что все, что она творит – надругательство над Распятым!

Ничтоже сумняшеся, после бурно проведенного времени на корабле, а затем и в самом Иерусалиме, она отправляется в храм на поклонение Кресту (все ж не нехристь какой, в самом деле!) и тут вдруг торопеет от удивления: до нее только теперь доходит, что ее грехи стоят между ней и Тем, Кто пришел пострадать ради таких как она;  что из-за этих грехов ее и не пускает в храм, как она сказала, «какая-то Божественная сила»… Труп. Смердящий. Но лишь до этого момента.

Господь по-разному призывает каждого из нас. Кого-то как Петра, кого-то как Павла, кого-то как Лазаря, а кого-то – словно и не призывая, а наоборот, как бы отвергая – как Марию: кто, на какой призыв отзывается, так и зовет. И, что немаловажно – в какой момент: ведь мог Он прийти и воздвигнуть от одра Лазаря? Мог. Нет, пришел, когда тот уже четыре дня как в могиле был. Мог вразумить Марию раньше: в детстве послать ей навстречу человека, который ее способность любить направил бы вовремя в подобающем направлении, ну, в крайнем случае, когда она еще не совсем погрязла в блуде, как-то усовестить мог? Мог. Нет, усовестил именно тогда и так.

Судьбы Божии: кому-то Он даже споткнуться толком не дает, кого-то исцеляет, попустив заболеть, а кого-то возвращает с того света. И в физическом плане, и в духовном. Более того, потому и попускает душевно умереть (пока человек жив биологически, умершая в нем душа не безнадежна), что этого человека именно из смерти можно вернуть к полноценной жизни, ибо, чем глубже погружение в глубины адовы, тем мощней, тем выше запуск ввысь – в пренебесные обители.

Лазарь воскресает для долгой земной жизни, предваряя Воскресение Христово для жизни вечной. Нашей жизни вечной. Воскрешение Лазаря – это предупредительный удар Спасителя во врата адовы. Удар Того, Кто пришел их сокрушить.

Что интересно: Лазарь выходит как был, обвитый саваном. Это ведь символ не только самого освобождения души от вечной погибели, но и того, как это происходит, как должно происходить.

Господь призывает нас к обновленной святой жизни. Мы откликаемся, и, по неофитскому максимализму, норовим «вскарабкаться на небо». Тут же. Вот сразу и – там. Вот из гроба и сразу бодрячком и вприсядку… Ага! Чем заканчиваются такие рывки, хорошо известно.

Лазарь выходит, еле передвигаясь. Его стесняют пелены, однако, он не тратит время на самостоятельное освобождение от них, потому что Господь зовет – некогда приводить себя в «приличный вид», потому что Господь не сказал: «Лазарь, сними саван, приведи себя в порядок и выходи из гроба», но просто велел выйти вон. И Лазарь просто выходит. Вот, какой есть. В смердящих пеленах, быть может, с еще оставшимися последствиями разложения на теле. Это нормальный вид и нормальное состояние недавнего трупа.

Нормально для человека, начинающего путь покаяния, чувствовать стеснение «плениц греха» – вся жизнь уходит на то, чтобы «размотать саван». Главное – незамедлительно откликнуться на призыв Христа и пойти на Его голос. Хоть как, хоть по сантиметричку передвигая связанные голени, пусть каким-то невообразимым образом удерживая равновесие, но идти, ползти, если надо. И не заморачиваться своим видом, неуклюжестью, неповоротливостью: не по-людски, мол, выгляжу, а вдруг «амбрэ» мое кто-то почувствует, а если, когда пелены снимать с меня будут, увидят безобразные следы гниения?

Нам невыносимо замечать в себе власть греха, повязанность страстями как теми самыми пеленами. Стыдно двигаться в остатках савана: а ну как люди догадаются по нашим движениям, от каких страстей мы не свободны? Да и самим  противно осознавать, что годами как будто ничего не меняется. Противно – не то слово. Отчаяние возникает, одолевает уныние, побуждающее или лечь и не двигаться, и пропади оно все… или создавать видимость благополучия, бодрясь и прыгая. А не надо этого ничего, этой лживой видимости, порождаемой трусостью самолюбивой души!

Как Лазарь – услышал голос своего Друга и как был, не тратя время, на разматывание, не боясь произвести дурное впечатление, медленно, чуть-чуть так, чуть этак, не откладывая, мало-помалу осторожно на ходу освобождаясь от стесняющего, прилипшего к ранам савана, пошел к выходу из гроба…

Протоиерей Игорь Прекуп