Зачем мирянину читать книгу, написанную монахом для монахов, и для чего современному человеку проявлять иноческие качества – отречение от мира и послушание, - размышляет протоиерей Вячеслав Перевезенцев.

Фото: asceticexperience.com

“В нас должны быть те же чувства, что и во Христе Иисусе”

В чем вообще уникальность «Лествицы» для церковной жизни? Мне представляется, что это чтение необходимо для любого христианина. И вот почему.

Как появилась эта книга? Ее преподобный Иоанн пишет по просьбе настоятеля соседнего монастыря, его тоже звали Иоанн, игумен Раифский, который обратился к нему со следующими словами: «Преподай нам, невежественным, то, что ты видел в боговидении, как древний Моисей». Здесь, мне кажется, ключевым является именно это слово: «то, что ты видел». К преподобному Иоанну обращаются с просьбой поделиться именно своим опытом. Не своими размышлениями, и своим пониманием, что, наверное, тоже очень важно, но и именно опытом.

У святителя Димитрия Ростовского тоже есть слова про эту книгу: «”Лествица” отличается глубокой духовной опытностью». Что это за опыт? И почему опыт важен для любого человека, который хочет быть христианином?

Это опыт духовного восхождения, поэтому книга называется «Лествица духовная». По-гречески «лестница» – это «климакс». Это опыт, который выстраивается, как строгая последовательность степеней, возводящих человека к определенной духовной цели.

Цель… Христианство есть путь, и путь не просто кружной, непонятно куда – это путь к определенной цели. Что это за цель? Это спасение, или обожение. Слова вроде знакомые, но, видимо, нелишне еще раз раскрыть их содержание.

У апостола Павла есть такие слова: «В нас должны быть те же чувства, что и во Христе Иисусе». Собственно, это и есть цель. У нас сейчас другие чувства, мы далеки от Христа, и наша задача, приближаясь к Нему, достичь того состояния, когда Он пребывает в нас, а мы – в Нем. И это не просто какая-то метафора, а совершенно конкретный опыт!

Вне контекста цели невозможно говорить и о грехе. По-гречески грех, “αμαρτια”, означает “промах”. Нельзя промахнуться, если ты не знаешь, куда ты стреляешь! Промахнуться можно только тогда, когда у тебя есть цель. Когда ты хочешь куда-то попасть. Вот если ты заблудился в лесу и хочешь попасть домой, ты не просто блуждаешь по лесу, ты идешь к этой цели. А если ты просто гуляешь по лесу, то не можешь совершить промаха – ты не можешь совершить греха.

У Иоанна Лествичника есть замечательные слова, он говорит: «Мы будем осуждены на Страшном Суде не за то, что не творили подвиги, не за то, что не совершали чудес, а за то, что не плакали о своих грехах». И чтобы понять, почему плач о грехах занимает такое значимое место в Церкви, его надо рассматривать в контексте цели.

Путь связан с преодолением

Меня часто спрашивают – молодежь любит задавать этот вопрос, когда к ним в школу приходишь: «Батюшка, а вот это грех? А вот то не грех?». У них сложилось представление, что грех – это примерно то же, что статья в уголовном праве: набор определенных нарушений. В каком-то смысле так можно на это смотреть – ведь в Писании сказано, что грех есть беззаконие.

Но для того чтобы точно уловить содержание этого важного понятия, нужно исходить из того, что христианин находится на пути. Грех – это когда он с этого пути сбивается, когда теряет цель, или идет к ней неправильным путем, путем, который к этой цели не приводит. Покаяние, в свою очередь, означает возвращение на путь, поворот.

Что еще очень важно, у этого пути совершенно особое содержание. Это нелегкий путь!

Неслучайно вот эта лествица, которая уходит в небо, напоминаем нам восхождение на гору. Всякий, кто пытался взойти на гору, даже небольшую, знает, что это такое. Например, когда я был на Афоне и совершил это восхождение, я даже не ожидал, что это так трудно! Всего на 2000 метров над уровнем моря подняться, но это очень непросто.

Так и в духовной жизни: путь связан с преодолением. Святые отцы очень часто уподобляли этот путь – борьбе. Нам, может быть, немножко режет слух слово «борьба». По крайней мере, мне и тем, кто прошел советскую школу и сдавал экзамены по научному коммунизму.

«Вся наша жизнь – борьба» – понятно, какие у нас возникают ассоциации. Но это очень христианское понятие!

У одного из ранних учителей Церкви, который писал еще свои труды до преподобного Иоанна Лествичника, есть такой хороший образ: как атлет не может быть увенчан, если не выйдет победителем из состязания, так никто не может быть христианином без борьбы. То есть этот путь сопряжен с определенного рода усилием, преодолением.

В «Лествице» Иоанна Лествичника говорится о тридцати ступенях.

 

Лествица. Фрагмент иконы

С чем происходит работа и борьба?

Иоанн Лествичник берет число этих ступеней по числу лет Спасителя до того момента, как Он вышел на проповедь, то есть до того, как Он стал совершенным. Вот у нас совершеннолетие когда наступает? В 18 лет – так считается по закону. В древности это было в возрасте 30 лет. Понятно, что это всегда индивидуально, но тем не менее.

Отсюда, например, по канонам Церкви только после 30 лет человек мог становиться священником, и учителем тоже. И именно поэтому Христос, когда Ему исполнилось 30 лет, выходит на проповедь. Это вещи неслучайные.

Иоанн Лествичник берет число 30, хотя оно не принципиально. Что здесь важно? Важно, что эти ступени делятся на две части. Что это за две части? Первая – это так называемые предуготовительные ступени: они связаны с тем, что внимание человека, его энергия направлены на отношения с мирской стихией, откуда он хочет удалиться, но которая его не отпускает. А вторая часть – это, собственно, уже восхождение.

Можно чуть-чуть иначе подходить: это три такие градации. Первая – подвиги предуготовительные, вторая – подвиги самоочищения от нечистоты греховной жизни, а третья часть – это подвиг, который связан с обновлением духа. Что это за подвиги, что это за борьба, в чем суть этого опыта? С чем происходит, собственно, работа?

Христианская аскеза – это работа с энергиями

Это практика, которая связана с энергиями человека. Всякая эмоция, любой помысел человека – это энергийная величина. Человек имеет не только внешний, физический образ, но он имеет и энергийный образ. И именно с этим образом и происходит работа на этом пути духовного восхождения – его переустройство, переформатирование.

Энергии человека могут различаться. Бывают физические энергии, душевные, эмоциональные, интеллектуальные; они могут быть разные по целям – как разные векторы. И если мы говорим об энергийном образе, то перед нами картинка, которая может быть похожа на ёжика – в разные стороны направлена его энергия.

А так как человек чаще всего живет в таком неосознанном состоянии – он не очень понимает что-то про себя и про то, как он живет – то это ёжик в тумане: энергии разбросаны как-то, но к чему они направлены, он сам зачастую не знает!

И духовная практика, аскеза христианская – это работа с этими энергиями.

Преподобный Исаак Сирин говорил, что бывает естественное расположение энергий, когда наши желания, устремления направлены совершенно в разные стороны: мы хотим кушать, мы хотим спать, нам хочется общаться, мы хотим почитать книгу или посмотреть кино, мы хотим помолиться – все это находится в таком свободном, хаотичном режиме.

Только в соработничестве с Богом человек приходит к совершенству

Бывает неестественное расположение энергий: когда какая-нибудь одна доминирует в человеке, а все остальные ей подчинены. Такое состояние святые отцы еще называют страстным.

Страсть – это подчинение чему-то одному: жадность, тщеславие, властолюбие, похоть – все, что угодно. Например, у алкоголика все подчинено употреблению – он может не спать, он может не есть, ему вообще ничего не надо, кроме того, чтобы удовлетворить свою страсть. Страсть означает «страсть», то есть она вызывает страдание: в нем человек теряет богоданную свободу, становится зависим от этого состояния.

Бывает и третье расположение энергий, по Исааку Сирину: сверхъестественное. Оно тоже связано с появлением доминанты, которая подчиняет и фокусирует в себе все человеческие энергии. Только она направлена не на дурное, она направлена к Богу, на Бога. И тогда уже человек больше всего хочет быть с Богом. Для него нет ничего страшнее, чем потерять Бога, расфокусироваться! Поэтому все остальные его энергии направлены к этому.

Собственно, опыт христианский состоит в том, чтобы перейти из естественного состояния, не допустить впасть в неестественное состояние, то есть в страсть, и приблизиться к сверхъестественному.

Но, что очень важно, сам человек этого сделать не может. Он не может, только оперируя своими энергиями, так себя устроить, чтобы изменить образ энергийный в сверхъестественный! Это происходит в соработничестве с Богом, синергии. Только Божественная благодать может помочь человеку измениться, но она не может этого сделать без человека. Человек должен трудиться над собой, он должен свою энергию направлять к Богу, и только в синергии человек может приблизиться к совершенству, к обожению, когда, вспомним, «в нас должны быть те же чувства, что и во Христе Иисусе».

Этого «превосхождения естества», как его называли святые отцы, своими силами достичь нельзя – нужно стяжать благодать Святого Духа. Здесь вспоминаются слова, которые вам тоже хорошо знакомы: слова преподобного Серафима Саровского о том, что цель христианской жизни состоит в стяжании благодати Святаго Духа.

“Лествица” – не исключительно монашеская книга

Книга преподобного Иоанна Синайского «Лествица» – это один из первых, если не первый подобный труд, в котором запечатлен опыт преодоления своего естества. Вот, собственно, о чем эта книга! И она – не исключительно монашеская. Не важно, монах ты или мирянин, это ничего не меняет.

Цель у любого христианина одна – та, о которой мы говорили. Это спасение, то есть соединение с Богом. Каждый реализует свой путь к этой цели так или иначе в разных обстоятельствах и условиях своей жизни, но цель одна, и путь один. В этом смысле, хотя и книга написана и по просьбе монахов, и для монахов, но всякий, кто хочет подвизаться на этом пути, достичь этой цели, найдет ее полезной.

Но, как и любую серьезную книгу, «Лествицу» нужно читать с разумением, соотнося прочитанное со своими обстоятельствами жизни, со своим возрастом духовным, со своим опытом и так далее. Я думаю, к такому чтению способен любой прихожанин – тут не требуется сверхнеобычных способностей. Но в любом деле хорошо, а иногда просто необходимо, чтобы был наставник, учитель. Сам преподобный Иоанн Синайский, прежде, чем стать учителем, долгое время был учеником.

Миряне обетов не дают, но им есть о чем поразмышлять

Без первой ступени – отречения от мира – невозможен дальнейший путь, как для монахов, так и для мирян. Если ты не смог залезть на первую ступень, то вряд ли получиться идти дальше!

Кажется, что отречение от мира – чисто монашеская «опция». Но давайте размышлять. Для нас образ монаха, образ монастыря – совершенно определенный. Мы представляем себе человека, который одет в специфические одежды, не живет среди людей, а за монастырскими стенами или в пещере как отшельник, то есть не среди людей. И за этими стенами – совершенно особый мир, свой уклад, свой устав, там все другое! Понятно, почему так сделано: эти стены как бы защищают монаха, бежавшего от этого мира. В реальности по-разному происходит, но мы говорим об идеале.

Мы сейчас переживаем столетний юбилей октябрьского переворота, событий 1917 года, после которых началась совершенно особая история и России, и Церкви Русской. И все, кто хоть немного знают эту историю гонений и мученичества Русской Церкви, не могли не обратить внимания, что достаточно быстро новой власти, советской власти и большевикам удалось разделаться с монастырями. Храмов было мало – в конце 30-х годов на всю Россию 100 храмов было, пока не присоединили западные территории – но они еще оставались. Но не было ни одного монастыря… Многие монахи пострадали, стали мучениками, но всех не истребили.

Вот у нас в Черноголовке жила семья Дьячковых. Одна из их дочерей ушла в монастырь, была послушницей где-то под Волоколамском, потом в другом монастыре. Она всю жизнь была монахиней, даже после закрытия монастырей. Даже не принимая постриг. Когда в 1937 году она приехала навестить больного отца, “добрые” местные жители на нее настучали, ее арестовали. Это был 37 год, суд был быстрый, и 14 марта 1938 года ее расстреляли на Бутовском полигоне. Это наша святая, преподобномученица Александра Черноголовская, она была прихожанкой нашего храма – Никольского храма села Макарова.

Таких, как она, было очень много. Почему я о них вспомнил? Потому что это были монахи, которые не ходили в монашеской одежде и не жили за стенами монастырей. Они жили среди людей, занимались таким же трудом, как все, работали, где можно было работать… но они были монахами.

От этой безбытности, которая их постигла, они не перестали быть монахами. И один из священников того времени, замечательный отец Валентин Свенцицкий, написал даже книгу «Монастырь в миру»: он говорил о том, что сейчас такое время, когда стены должны быть не внешние, они должны быть внутри каждого человека, каждого! Монах ты или не монах, это не важно. Или преподобномученица Мария (Скобцова), мать Мария Парижская, которая много размышляла о монашестве в современном мире – хотя не всем нравились ее размышления – она говорила о том, что делает монаха – монахом.

Это те обеты, которые он приносит: обет целомудрия, безбрачия, нестяжания, послушания. Все эти обеты монах хранить и без всяких внешних отличий, без всякого привычного внешнего устройства жизни. И он должен это хранить.

Мы, миряне, обетов не даем, но нам есть, о чем поразмышлять! Потому что любой человек может от этого мира зависеть, и тогда он не свободен, он пленен этим миром. Например, иной раз от каких-то условий, комфорта, привычных форм этой жизни, к которым он привык, даже от вещей человек очень зависит. Не дай Бог телефон сломался или машина не заводится – человек уже вне себя! Он зависим.

Сделай малое, особенно если тебе это трудно!

Но к чему мы должны стремиться? К тому, о чем говорил апостол Павел. Он говорил: «А женатые должны быть как неженатые, имеющие должны быть, как неимеющие». Он не говорит, что не надо жениться, он не говорит, что мы не должны ничего иметь, но мы не должны быть от этого зависимы.

Вот это, мне кажется, то, к чему как раз мы, живущие в миру, должны стремиться. Во-первых, быть внимательны к себе и трезво понимать: от чего я завишу, от чего я не завишу?

Во время поста как раз удобно об этом подумать: постом мы отказываемся не от греховных вещей – от них мы должны отказываться во всякое время – а от вещей, в общем-то, нормальных.

Мы чего-то не кушаем, чего-то не смотрим, чего-то не делаем.

И к этому, конечно, пост не сводится, но я сейчас говорю об этой стороне. Этот отказ дается непросто, он вносит какую-то тяготу. Иногда люди говорят: «Ну зачем это? Главное – любовь, вера». Прекрасно, пусть это не главное – а это правда не главное – но сделай это малое, особенно если тебе это трудно! Потому что, если трудно, значит происходит борьба, присутствует усилие, значит, здесь есть что-то, через что тебя держит мир. А мы знаем, кто хозяин этого мира… Вот в этом малом и будет наше отречение от мира. Хотя бы в том, чтобы понимать, как мы от него зависим, и быть независимыми от этого мира.

Апостол Иоанн Богослов говорит: «Не любите мира и того, что в мире, ибо мир есть похоть очей, похоть плоти и гордость житейская». А если мы вспомним другие слова того же Иоанна Богослова, он говорит: «И так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел Жизнь Вечную». Можно увидеть здесь какое-то противоречие: «не любите мира и «так Бог возлюбил мир».

«Мир ловил меня, но не поймал»

Но мы с вами понимаем, что речь-то идет о разных мирах: мир как творение Божие и человек, как вершина этого творения, Богом возлюблен. И мы и к человеку, и к миру должны относиться так, как Бог к нему относится – с любовью. Но мир как следствие человеческого отпадения от Бога, человеческого греха, который проявляется в похоти очей, гордости житейской, похоти плоти – это то, чего мы не должны любить.

И здесь очень важно именно это слово – «похоть». Что это такое? Это не просто желание, а желание обладать и желание подчинить себе, желание использовать кого-то или даже что-то исключительно под себя, для себя. Вот есть я, как субъект, и я отношусь ко всем, кто не я, как к объектам, которыми можно пользоваться. Неважно, человеком же можно пользоваться, а если нельзя его использовать для себя, то он мне вообще не интересен, я его не замечаю. Или я им пользуюсь, потому что что-то от него получаю.

Это может быть очень близкий человек, супруг или супруга, дети или какие-то люди, находящиеся от нас на большом расстоянии. Но и даже миром, в котором мы живем, мы можем пользоваться. Тут недавно была новость, которая меня поразила: в Австралии впервые река получила статус субъектности, ее признали как личность.

Это, правда, мне кажется, очень правильное отношение. Потому что мир, в котором мы живем – и наши меньшие братья, и поля, и леса – ими можно пользоваться, иной раз хищнически! Тогда мы превращаем наш мир в ужасное состояние и, в конце концов, оказываемся на помойке. Или мы относимся к нему без похоти. А без похоти – это как?

С любовью.

Потому что противоположность похоти – это любовь. Любовь не обладает, любовь себя дарит. Похоть обладает.

И в этом смысле отречение от мира – это и есть отречение от похоти к чему бы то ни было. Это иное отношение к миру! Потому что я к миру отношусь не как, чтобы от него урвать для себя, и неважно – к людям в этом мире или к тому, что нас окружает в этом мире, а вот по-другому совершенно. Тогда я буду от него и независим. И, живя в мире, не буду пленен этим миром.

На могиле замечательного христианского мыслителя XVIII века Григория Саввича Сковороды по его просьбе написано: «Мир ловил меня, но не поймал». Это совершенно другое отношение к этому миру!

Сидим в ленте и тешим свои страсти

Некоторым людям трудно отказаться в пост от просмотра новостей или чтения фейсбука, что оправдывается необходимостью быть в курсе событий. Но, согласитесь, если вы в силу каких-то причин на какое-то время оказываетесь вне этой повестки дня, то потом, когда вы в нее возвращаетесь, ничего не изменится! Я люблю ходить в походы, мы иногда уходим с ребятами на 2-3 недели куда-нибудь в тайгу, где никаких средств связи нет, и по возвращении – ничего не меняется!

Когда преподобный Силуан Афонский молился о всем мире, он прекрасно понимал, что с этим миром происходит, хотя у него в келье не было телевизора.

Что же, выбросить телевизор? Необязательно! Но поймите, что очень многие монахи, которые по-настоящему печаловались о мире, понимали, что с миром происходит, без всяких лент новостей.

А очень часто мы, которые только и сидим в этой ленте, мало что понимаем и по большому счету не печалимся о мире, а просто тешим свои страсти. Потому что нам не хватает какой-то энергии жизни, а здесь она вроде бы присутствует: кто-то что-то сказал, что-то где-то произошло. В силу того, что нам скучно быть с самим собой, потому что наш мир духовный очень беден, мы ищем внешних впечатлений и заполняем душу суррогатами…

Древние греки говорили, что самое главное – во всем соблюдать меру. И, мне кажется, это одна из важнейших христианских добродетелей, которая пришла к нам из античности. Мера должна быть во всем. Для них космос – это тоже мера, гармония, поэтому он так прекрасен. И святые отцы говорили об этой добродетели – о соблюдении меры. Нужно быть трезвым. Поэтому и наш интерес к новостям должен быть просто умеренным.

Послушание не надо путать с безволием и повелением

Всегда, когда мы хотим уловить смысл какого-то понятия, мы должны найти ему оппозицию. Что в оппозиции к послушанию? Своеволие. Монашеское делание – это борьба со своевоелием. Это азы, это фундамент. Если мы обратимся к нашей жизни, к мирской, я думаю, ни для кого не секрет, как много в нашей жизни глупостей, а порой и бед, трагедий, связанных со своеволием. В возрасте юном, горячем хочется все по-своему сделать, мы же умнее всех! Еще нет опыта ошибок трудных. Одно из таких опасных состояний юности – когда молодой человек думает, что он все знает и все понимает.

Отказ от своеволия, на самом деле, не значит безволие. Безвольный человек – это какой-то духовный урод. Я вспоминаю рассказ из жизни митрополита Сурожского Антония (Блума), когда за какой-то трапезой кто-то из благочестивых прихожан всячески у него спрашивал: «Владыка, благословите это, благословите то». И в конце концов, в очередной раз услышав «владыка, благословите», митрополит сказал: «Я благословлю вас самому принять решение».

Кто-то сказал очень верные слова: «Отречься от своей воли может только тот, кто ее имеет».

У святых отцов – например, у Максима Исповедника – есть подробно разработанное учение о воле. Он говорит, что воли в человеке две: одна – природная, а другая, ее называют гномической, это выбирающая воля. И мы, собственно, отрекаемся от той воли, которой мы выбираем что-то. А природная воля и должна быть направлена, как мы с вами говорили, к Богу.

Это очень непросто – вот так от себя отречься! Если у нас нет никакой воли, мы эти свои энергии, эти векторы никогда не соберем, никогда не сфокусируем. Для этого нужна большая воля, чтобы их направлять. Но наша выбирающая воля должна находиться в послушании другой воле. Тогда мы будем знать, как их собирать, и у нас будет сила к этому собиранию своих энергий.

Послушание не надо путать с повелением! Если кто-то нам повелевает, отдает приказ, в его исполнении нет личного согласия. А послушание предполагает не просто подчинение – мне сказали, и, хочу я или не хочу, но делаю – оно предполагает личное согласие. Вот тогда от него будет духовный плод. Потому что, если я просто подчиняюсь, а делать сам не хочу, в конце концов это может привести к тому, что в философской этике называется ресентиментом.

Это знакомое многим состояние, когда, например, какой-нибудь лакей делает все, что господин говорит – «да-с, слушаюсь, как пожелаете» – а при этом его ненавидит. Вот это состояние агрессии и ненависти копится, потому что тебя заставляют делать то, что ты не хочешь, и, в конце концов, выходит наружу и имеет разрушительные последствия. Во многом то, что случилось с Россией в 1917 году, было проявлением ресентимента: рабство, недовольство, которое копилось и не могло найти выхода, вылилось в погром помещичьих усадьб и храмов. Обратите внимание, что большевики пользовались особой поддержкой именно в тех районах Российской Империи, где было крепостное право, а оно было далеко не везде.

Поэтому послушание – это не просто армейская дисциплина! Как часто говорят: «Какой послушный мальчик, он все делает». Да, но что там у него внутри, у этого послушного мальчика? Он не может проявить свое истинное желание, и накопленное зачастую выливается во всякие соматические болезни.

 Главное в послушании – это слушание

Последнее, что я хотел бы сказать о послушании… Митрополит Сурожский Антоний говорит о том, что главное в послушании – это слушание. Послушание – это не просто подчинение, это и навык слушать другого, умение слушать, хотение, желание слушать. И это тоже для нас, мирян, вполне актуальные вещи. Мы зачастую не умеем друг друга слушать. Очень часто супруги не умеют друг друга слушать, отсюда – конфликты, которые накапливаются, годами не решаются, а потом взрываются. Это очень важный навык – слушать другого человека, даже если ты с чем-то в его словах не согласен. На самом деле, это полезно для того, кто слушает, и очень полезно для того, кто говорит. Само это желание понять другого очень целительно для отношений. Даже если мы с ним в чем-то не сходимся. Но когда мы слушаем человека и хотим его понять, он это чувствует.

И вот послушание – это такая открытость человека к другому, готовность услышать, принять.

Она очень связана со смирением. У святителя Феофана Затворника есть удивительный образ: он говорит, что смирение похоже на чернозем, грязную землю. В нее бросают разное, а, в конце концов, всходит добрый плод.

Вот так и смиренная душа – она открыта всему, в нее все бросают, она все принимает, перерабатывает и производит добрый плод. Но она должна быть открыта! А если она черствая, покрытая коркой, сухая земля, то в нее ничего не попадает, ничего на ней и не вырастет. Без послушания, без смирения мы не сможем взрастить никакой плод…

Очень распространено понятие о послушании как о советовании с духовником и беспрекословном подчинении его советам. Желание прилепиться к духовнику, с одной стороны понятно, ведь христиане – это ученики. И желание учиться и слушаться – объяснимо. Но сложность в том, что учителей мало и учеником быть не просто.

А само это стремление к послушанию отнюдь не отменяет того, что мы должны самостоятельно принимать решения. Не какой-то дядя, даже духовник, за нас принимает решение. Потому что если за нас кто-то что-то решает, то мы за это решение не отвечаем, понимаете? А если мы не отвечаем за это, то оно и не наше – нашим становится только то, за что мы отвечаем. Наша жизнь, мой поступок, мой пути, моя судьба – я за это отвечаю. Опытный духовник, как и любой нормальный родитель, хочет, чтобы его чадо – духовное чадо – позврослело.

А в чем проявляется этот рост? В том, что человек мог самостоятельно, свободно принимать решения и за них отвечать. Может быть, делать ошибки… Это, мне кажется, очень важный навык духовнический – уметь растить свое чадо, а не просто за него принимать решения: я тебе скажу, жениться тебе или не жениться, работать или не работать, и так далее.

Опять-таки, в условиях монастыря вполне могут быть и такие отношения. Но это как раз специфика монастырского духовничества! Может быть, поэтому иногда и говорят, что святоотеческие книги нельзя читать мирянам – они могут такие моменты неправильно истолковать. Но понятно, что в лаборатории есть свои условия, всегда искусственные, специально сделанные.

Монастырь – это тоже такая лаборатория, и там все под монашескую жизнь заточено. А в миру все немного по-другому. Хотя содержание тех опытов, которые в лабораториях проходят, имеет отношение и к нам. Просто мы не можем копировать сами эксперименты буквальным образом.

ПРОТОИЕРЕЙ ВЯЧЕСЛАВ ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВ , ВАЛЕРИЯ МИХАЙЛОВА

http://www.pravmir.ru/lestvitsa-uhodit-v-nebo-a-myi-ostaemsya-na-zemle/