Беды, страдания и в итоге — смерть настигают всех без разбора — добрых и злых, благочестивых и нечестивых, это сильно подрывает тезис о любящем Боге…

Тут можно, конечно, уточнить, что люди добрые и благочестивые избегают бедствий, которые другие люди навлекают на себя тем, что преступают закон, ввязываются в ненужные конфликты или предаются страстям и порокам.

Но речь, конечно, не идет о каких-либо гарантиях. Добрый и благочестивый человек может стать жертвой болезни, преступников, несчастного случая. Вера — не страховка.

И чтобы вести к вечному спасению, она и не должна быть страховкой.

Как сказал Г. К. Честертон,

рай — это не новые вещи, это новые отношения.

Чтобы войти в эти отношения, мы должны глубоко измениться — иначе нам невозможно будет дать вечной радости, подобно тому, как невозможно сделать эгоистичного и капризного человека счастливым в браке.

Чтобы войти в рай, мы должны глубоко преобразиться, и спасение — это процесс такого преображения. Наши цели, наши устремления, то, что мы считаем важным и желанным — все это должно измениться. Мы должны научиться искать отношений с Богом и личной добродетели.

Вера-как-страховка сделала бы это невозможным.

В мире, где, скажем, регулярное посещение Церкви обеспечивало бы защиту от рака, регулярные пожертвования десятины давали бы гарантию от несчастных случаев, а дополнительные взносы на добрые дела надежно страховали бы от преступников, наверное, было бы очень много людей, которые вели бы ревностно благочестивую жизнь.

Но была бы она, в действительности, благочестивой — то есть продиктованной любовью к Богу и ближнему? Была бы в ней подлинная вера и добродетель? Нет, люди бы просто покупали себе страховку, вносили плату за очевидную и не требующую никакой веры выгоду.

Добродетель проявляется, когда у вас нет гарантии, что поступать добродетельно — выгодно. Она особенно проявляется, когда поступать так в чисто земной перспективе невыгодно. Например, несколько лет назад офицер полиции погиб, вытаскивая людей из горящего здания. Мы считаем это подвигом именно потому, что человек пожертвовал жизнью ради других.

Высшее проявление христианской веры — мученичество, готовность отдать жизнь ради того, чтобы остаться верным Христу. Апостол Павел резко отвергает мысль, что благочестие служит для прибытка.

Поэтому становясь христианином, вы не покупаете себе страховку от земных бед. Вы становитесь на путь, ведущий в жизнь вечную и блаженную.

Человеческая жизнь не оканчивается со смертью — она гораздо больше. За пределами этой земной жизни лежит счастье, настолько прекрасное, что мы не смеем о нем помыслить, или несчастье, гораздо более ужасное, чем мы можем представить. Все наши земные радости и скорби обретают подлинный смысл в контексте нашей вечной участи.

На той стороне все обретет завершение и смысл, земные скорби обернутся вечной радостью. Как говорит Апостол, «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор 4:17,18).

Разве вера в блаженное посмертие не является принятием желаемого за действительное?

Во-первых, сам довод типа «вы хотите, чтобы это было правдой, следовательно это неправда» неоснователен. Даже на чисто земном уровне, если человек страстно хочет, чтобы ему помогло это лечение, это никак не означает, что лечение точно не поможет. Если юноша страстно желает, чтобы девушка вышла за него замуж, это никак не значит, что она ему точно откажет.

Во-вторых, этот довод можно с одинаковым успехом употреблять и против верующих, и против атеистов. Верующие страстно желают, чтобы Бог был и их надежды оправдались. Но многие атеисты, сильно и явно, желают, чтобы Бога не было — тот же Ричард Докинз и многие его соратники явно не занимаются холодным взвешиванием всех «за» и «против», а проявляют сильную эмоциональную неприязнь к Богу. Как в шутку говорили атеистические лекторы в СССР, «если Бога нет — то слава Богу, если он есть — то не дай Бог».

Как хорошо выразил это современный атеистический философ Томас Нагел, «Я хочу, чтобы атеизм был истинен, и меня беспокоит тот факт, что некоторые из самых умных образованных людей, которых я знаю — верующие. Я не просто не верю в Бога — я, естественно, надеюсь, что я прав в моем неверии. То есть я надеюсь, что Бога нет! Я не хочу, чтобы Бог существовал; я не хочу, чтобы мироздание было таким».

Как пишет К. С. Льюис,

«Бог — наше единственное утешение, и ничто не вызывает в нас большего ужаса, чем Он:

в Нем мы сильнее всего нуждаемся и от Него же больше всего хотим спрятаться».

Да и вообще мы все хотим оказаться правыми, какой бы точки зрения мы ни придерживались. Доказывает ли само это желание, что мы точно неправы? Едва ли.

Не лучше ли сосредоточиться на улучшении земной жизни, а не на поисках посмертного спасения?

Само это противопоставление ошибочно. Самое красивое здание в моем районе — храм. И самая благоустроенная территория — территория вокруг храма. Земное благоустроение прямо связано с обращенностью к небу.

Это как с дорогой — если дорога ведет в населенный город, ее регулярно ремонтируют, вдоль нее стоят автозаправки и кафе, работают светофоры и полиция поддерживает порядок. Если дорога не ведет никуда — или ведет, скажем, в заброшенный город, где никто не живет, это сразу заметно — никто не содержит вдоль нее кафе и ресторанов, асфальт потрескался и зарос травой, и вообще она выглядит заброшенной и никому не нужной.

Так и наша жизнь, если она является дорогой в никуда и завершается полным небытием, она лишена смысла.

Напротив, она имеет огромное значение, если наш жизненный путь ведет к Небесному Иерусалиму. Перед лицом вечности все наши поступки имеют огромное значение — даже наша обычная повседневная работа и общение с людьми. Все это приносит плод в вечности, прорастает в жизнь будущего века.

 
Сергей Худиев,  портал «ФОМА»