Виктор Судариков.  Песнь восхождения 

Когда были они на 
пути, восходя в Иерусалим, 
Иисус шел впереди их...
Мк 10:32

Путь к Иерусалиму — всегда восхождение в самом прямом смысле слова. Город стоит на высоте 800 м над уровнем моря, так что все дороги к нему ведут в гору. Но земное расстояние, конечно, не главное. 
До Святой земли надо дожить, дотянуться, взойти... Для меня этот путь длился все годы от момента крещения в Псковских Печорах и далее ровно 25 лет… Постепенно — с чтением Евангелия, потом и всей Библии, затем многих книг о Святой земле, а равно и с приобретением опыта преодоления ошибок и грехов, она становилась все ближе и виднее. 
И вот, казалось бы, обычный полет, диалоги с сотрудниками транспортных служб и вкладыш в паспорте. Потом огромный аэропорт и неожиданное в конце ноября тепло. И… всё. Повседневность закончилась. Лидда, Иопия, потом Вифлеем… Шумящая разноязыкая толпа, торговцы и стражи порядка, жаркое солнце и пыль, ослики с повозками, натертые до блеска камни мостовых, оливковые рощи и зеленые виноградники среди каменистой пустыни. Библейские повествования начинают оживать, ты оказываешься уже внутри. Все вроде бы никогда не виденное, но одновременно не оставляет ощущение того, что ты приехал в место, которое уже давно знаешь. 
Святая земля имеет свой звук и цвет, и запах: в Вифлееме утром кричат петухи, звонят колокола, взывают муэдзины, на базарах в Назарете — запах специй, в храме Гроба Господня — аромат мира на Камне помазания. Песчано-каменистый цвет пустыни, яркая зелень и синева неба, белизна и кармин цветущих бугенвиллей.

Галилейское море — большое, туманное, спокойное, хотя, говорят, бывают там и серьезные штормы. В нем до сих пор ловят вкусную рыбу — чудесный улов, который помог скромных рыбаков сделать ловцами человеков. По камням на его берегах резво прыгают толстые короткоухие зверьки, те самые, про которых написано: камень — прибежище заяцем (Пс 103:18).
Здесь не надо слишком спешить, ведь каждый шаг значим, в каждом камешке — связь времен. Вот здесь проходила старая дорога из Вифании через Гефсиманский сад, ее давно нет, но маленький кусочек остался. Именно здесь когда-то прошел ослик, неся своего Седока к воротам города для страдания и славы. Те Золотые ворота (Ворота милосердия) много столетий уже замурованы,  потому что сказал… Господь: ворота эти будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены (Иез 44:2).
Здесь библейские пророчества проиллюстрированы не рисунками, а жизнью.
В монастырях угощают путников, уважая их паломнический труд. На стенах — портреты иноков прошлого, с глазами, смотрящими в вечность. Черепа святых лежат в храмах открыто — здесь вообще многое открыто.
Но главное — тут надо не только увидеть, услышать и прикоснуться. 
Надо открыть Иерусалим в себе. Измениться. Взойти…

Юлия Посашко. Он прошел здесь вчера 

«Три магнита — сто рублей!» — столь «заманчивое» предложение сопровождало нас почти во все время путешествия по Святой земле. Этот возглас встречал паломников утром, он заменял напутствие на сон грядущий вечером. Мы ожидали его на торговых улочках Вифлеема, в рыночной давке Старого города; совсем не ожидали, но услышали — у монастырей Иудейской пустыни. К третьему дню на Святой земле — привыкли.
Как и ко многому другому. К тому, что спустившись с Горы Искушений, попадаешь в супермаркет «Искушение», что у Мамврийского дуба тебе бойко предлагают какое-то масло в бутылках, а у стен древней обители преподобного Феодосия настойчиво пытаются продать… дудку. К тому, что у мест, которые святы для христиан, идет постоянный торг. И святынями фактически торгуют, словно семечками на базаре. 
Лишь со временем — успокаиваешься, потому что понимаешь: то, что видишь, совсем не ново. Мир, в который пришел воплощенный Бог, был таким же. С кричащими на Виа Долороса продавцами рыбы и «трех магнитов», с разбросанным по улицам арабских кварталов мусором, с плотной толпой на рынках. Где-то в этой толпе Магдалина, Закхей и Матфей-мытарь…
Кто-то увезет с собой фотографии и сувениры, и как-нибудь, сидя дома, взглянув на что-то из привезенного, улыбнется, вспомнив: я был там, где Бог — совсем близко. Кто-то, может быть, и три магнита пресловутые увезет, но только... вместе с памятью внутренней тишины (ненарушимой  даже одновременно звучащими — в соответствующих пределах — звуками католического органа и мощными голосами во всю силу легких поющих армян) у Кувуклии — места воскресения Спасителя. И тут вопрос «Как возможно, что я стою здесь?!» сменяется отсутствием всяких вопросов. Я бессильна понять почему... А и нужно ли выдумывать? У Господа все просто.
Только вот возвращаясь, ты точно знаешь: нет никаких двух тысяч лет. Господь пришел к нам. В наши будни. Ступая по камням лестницы, ведущей в Иерусалим, знаю: по ней вчера прошел мой Бог. Да, Он прошел здесь вчера. 
А вернувшись, и я, и каждый из нас ходит по тем улицам, где могут остановить нас простые слова: «Следуй за мной». И тогда дорога к метро может сделаться восхождением в Иерусалим, а соседний парк — Гефсиманией.
Это — главное из того, что привезла со Святой земли — хочется помнить...

Юрий Курбатов. Воплощение боли и Воскресения 

Верующему человеку знакома тихая радость благодати. Когда заходишь в старый намоленный храм с закопченными от вековых свечей стенами и чувствуешь тонкий, радостный трепет души… Такой трепет в Израиле я пережил всего лишь однажды, когда был в городе Лод, у мощей своего небесного покровителя Георгия Победоносца. Греческий служка, молодой полный парень, долго не хотел нам открывать, мотивируя это тем, что мы не греки. А когда открыл, то сказал: «Я открыл потому, что понял: вы не арабы, не мусульмане. То есть не террористы». Непривычно было осознавать, что все христианские храмы — за замками, заборами с домофонами, как будто бы на осадном положении.
Израиль — очень разный. Здесь перемешались люди, близкие по крови, но в силу исторических обстоятельств совершенно разные по духу. Люди, которые привезли с собой из разных стран совершенно разные нормы приличия и поведения. Здесь можно встретить тех, кто не скрывает своей нетрадиционной ориентации, и тут же, рядом, — людей глубоко верующих, живущих по незыблемым традиционным нормам. Израиль — это котел, пытающийся заново переплавить осколки своего народа в единую нацию.
В круговерти этого местного колорита меня поразили ортодоксальные иудеи. Они, кажется, совершенно не изменились с тех давних пор: так же скрупулезно следуют мельчайшим обычаям и так же бескомпромиссно относятся к не-ортодоксам. Слова Христовы о фарисеях и книжниках для меня здесь открылись по-иному: как непридуманная, некнижная реальность, в которую трагедия осуждения и убийства Христа вписывается живо и подлинно.

А в храме Гроба Господня в моей душе не было ни трепета перед святым местом, ни радости. Может быть, от переполненности впечатлениями, этим побочным эффектом любых паломничеств. Может быть, от бесконечной базарной суеты вокруг... Напротив, глядя на древние, изрисованные еще крестоносцами стены, я остро почувствовал боль и страдание Христа. Это переживание было настолько сильным, что я ощутил, как будто бы здесь застыло время, — не только в камне, но и в людях... Я почувствовал здесь доселе неведомую мне «историчность» Евангелия. Будто бы, удаляясь в любую сторону от этого места, ты веришь в то, что это было. Веришь — в смысле доверяешь написанным давным-давно словам. А здесь не остается сомнений. Ты чувствуешь, что всё это — натурализованное, «каменное» Евангелие, такое же истинное, как и то, что из бумаги. Вот оно, в лабиринте Старого города, в древних маслинах Елеонской горы, в рассыпанных по антикварным лавочках серебрениках, — застывшее воплощение боли, страданий, смерти Христовой. И — Воскресения.

Источник: журнал ФОМА